– Арнольд! - сказала она. - А обувь у тебя не мокрая? А то еще начнет капать на чеки.

– Ну что вы, Людмила Васильевна! - рассмеялся Полосухин. - И обувь у меня сухая. И я не Арнольд.

И все же подпрыгнул и изловчился поймать пигаш.

Стоит ли говорить о том, что и дама Уместнова успела возвратить на свои хорошо уложенные волосы бейсболку или каскетку.

А мужчина, ожидавший прихода мужика с бараниной, хлопнул по столику красно-малиновой книгой, и вращение Татлинской башни прекратилось.

– Это вам еще не третья сила! - заявил он и повелел буфетчице Соне налить ему сто пятьдесят граммов водки. И через три минуты захрапел.

При его храпе в мои рассуждения о том, что Татлинская башня отчасти напоминает и буровую вышку, а потому могла добуриться и до планетарного ядра, вызвать землетрясение с подъемом из глубин расплавленных масс, влетело совершенно бестактное соображение. И я его высказал Арсению Линикку и Людмиле Васильевне. Впрочем, и сравнение мое ярусов Щели с архитектурной диковиной одного из будетлян было малокорректным, одиночным, вызванным особенностями моего мировосприятия или воображения и не имеющим никакого отношения к истинной природе Щели и ее ярусам. А спросил я Линикка и Людмилу Васильевну (совершенно неожиданно для себя) вот о чем:

– А кому пойдет выручка сегодняшней Щели? То есть кто деньги-то получит?

Тут и Ардальон Полосухин, и Уместнова поглядели на меня с удивлением.

– Не хозяин же ресторана «In»? Не Квашнин же?

– Вы и получите, - сказал Линикк.

– Как это?

– А так и получите, - сказал Линикк, - предъявите при выходе чеки, и вам их оплатят. А кому-то выдадут и премиальные.

– А я? - возмутился Полосухин. - Меня не предупредили. Я оставил чеки в другом ярусе!

– А я? - поддержала Полосухина Уместнова.

– Ардальон, - строго произнесла Людмила Васильевна, - ни в каком другом ярусе вы ни за что не платили. Как и ваша подруга.

– Какая она мне подруга! Я добродетельный плательщик. И куда вы подевали Соломатина?

При этих словах, будто услышав о выплате чековых и премиальных, в помещение влетел местный водила-бомбила Василий Фонарев, именно влетел, возможно пробив Дверь (а было объявлено, что Дверь из-за финансового озорства пропускать Васька не должна, пусть даже он и был бы обиженный гуманоидами и в домашних тапочках), влетел, опустился у нашего столика и потребовал: «Самосвал с прицепом и бутерброд красной икры!».

– Ой-ой-ой! Васек! - покачала головой Людмила Васильевна. - Оснований для твоей амнистии нет никаких.

– Ах так! - ударил по столу Фонарев. - Тогда тем более вашу Щель у Квашнина перекупит Суслопаров. А с Суслопаровым вам не на что будет надеяться!

И он будто рассеялся в табачном дыму.

51

Должен сообщить, что, действительно, при выходе из заведения на камни Камергерского переулка чеки от Людмилы Васильевны сами по себе вылетели из моего кармана и унеслись в выси, в кармане же обнаружились не истраченные мною бумажки. А ведь было кое-что съедено и выпито. Премиальные, правда, мне не вручили. Да и стал бы я брать премиальные? Кто знает, какого они случились бы происхождения.

Успокоиться я не мог долго. Многое меня удивило и встревожило. Встревожило, в частности, предупреждение Василия Фонарева о возможной перекупке Щели известным дельцом Суслопаровым. Конечно, Васек был касимовский трепач и начал хорохориться, узнав о том, что амнистии не подлежит. Но было замечено, что в его фантазиях и завиральных заявлениях всегда что-то близкое к правде проблескивает. Или знание какое-то, основанное на слухах. Или догадки дурацкие. Но догадки-то вызревали из обстоятельств дурашливой нашей жизни. Квашнин был хозяином ресторана «In». Имел ли он какие-либо права на пристанище с Дверью неизвестно куда? При попечительстве диалектического материализма он не только на Щель не имел бы прав, но и на фабричную харчевню с тараканами в меню. А теперь-то? Кто его знает. Может, и Щель со всеми ее ярусами, с тенями или вовсе не тенями Одоевского, Антона Павловича, Иосифа по кличке Коба и прочих при подписании купчей с наследниками негоцианта Крапивенского, из комсомольцев, досталась ему во владение? Могло быть и такое. Желал ведь Квашнин по странной будто бы причине овладеть мемориалом сантехника Каморзина в его огороде. Но унесли мемориал божьи коровки. Сейчас Квашнин в досаде на всех и на все в Камергерском, спустившись из Гималаев с Тибетами (возможно, лишь телом, но не духом), из горных общений с тайнами Шамбалы и умеющими драться монахами, вдруг и впрямь возьмет да и продаст помещения в Камергерском Суслопарову? Вот ведь что…

А с Суслопаровым, как справедливо замечено Васьком Фонаревым, надеяться будет не на что.

Суслопаров, он не из тех, кто ездит по Тибетам и лазит там по горам. Он, хоть и объявляет себя теперь грешником и ходит по земле неприкосновенным, при многих переменах исторических костюмов остается по сути своей героем пьесы Александра Николаевича Островского «Горячее сердце», кого блестяще играл постоянный по легенде гость «Закуски» в Камергерском народный артист Грибов (заходил туда испить в антракте «Кремлевских курантов» в гриме Ильича, о чем уже говорилось). Тот герой, денежный мешок Хлынов, завел в прикупленном им имении войско разбойников, палил из пушки и буянил от скуки, а пленных заставлял плясать под потешную музыку. Вот и нас Суслопаров вынудит поплясать.

Если только не явится Третья сила, а вместе с ней и мужик с бараниной. Впрочем, и их Суслопаров вполне сможет приобрести.

Конечно, все эти рассуждения были досужие, они никак не касались сущностных житейских дел, но избавиться от них я не мог. Всякие мелочи приходили в голову. Почему, скажем, такие сомнительные субъекты, как Ардальон Полосухин и дама Уместнова, допускались в Щель, а безобидный шутник и балабол, и главное - свой, камергерский, Васек Фонарев был лишен прав едока и сидельца? Почему как будто бы доброжелательный Арсений Линикк не предложил побывать мне экскурсантом в других ярусах Щели? Отчего было обещано произвести это лишь со временем? Ну и так далее… Может, я действительно походил на любопытную Варвару, а мне самому без всяких расспросов следовало понять существенное и помалкивать?

Я достал с полок тома энциклопедий, в которых разъяснялись характеры сейсмических явлений. И открыл старые номера популярного некогда журнала «Наука и жизнь». Вспомнил и сюжеты наводящей страх (Рейтинги! Рейтинги!) телевизионной передачи «Стихия». Совсем недавно в «Стихии» были предсказаны ужасы всемирного потепления со стадами обезьян на кокосовых пальмах в долине Анадыря и с озверевшими там же от недостатка пропитания семействами львов (мыши-лемминги вымерли). Сообщили и о том, что Африка расколется, образуется новый океан, и в его волнах заживет отдельной жизнью остров Израиль плюс Синай. Впрочем, все эти предсказания были долговременные, разлом Африки учеными вообще был немилосердно растянут на десятки миллионов лет. Это когда же бывший берег Мертвого моря обзаведется своими Ривьерами и яхт-клубами? Ну да ладно. Не это главное.

Главное же, я так и не понял того, в чем хотел уразуметь суть. Обращение к научным текстам с роскошествами туземно-технической терминологии лишь подтвердило скудность моего ума и неистребимую неспособность к ученому восприятию устройства мира. То есть, естественно, чужая информация во мне отложилась (она и прежде во мне существовала), но она была для меня чем-то холодно-обязательным, как расписание движения автобусов от Аргуновской улицы до Марьинского мосторга. Хорошо, буду знать и помнить. Чтобы не опоздать на работу. Дважды два четыре. Шестью восемь сорок восемь. Тоже хорошо. Надо знать, чтобы тебя не объегорили в магазине (на рынке все равно объегорят). И так далее. Ученые мужья и дамы снабдили тебя холодными условностями ради твоего спокойствия и процветания. Поясной поклон им!

Однако я-то был намерен соотнести ученые знания с особенностями камергерской Щели, со вращениями в ней и в ее ярусах. Конечно, вращения могли причудиться лишь мне (хотя о них вскрикивал и Фридрих Малоротов), но оценить и мои личностные ощущения было делом полезным. Эти ощущения вчера подсунули мне сравнения по аналогии. Сначала с татлинской башней (это - как бы зрительно-динамический образ). А потом и с буровой вышкой, сооружением, не просто конструктивно-выстроенным, но и функциональным, а уж затем пошли мысли о земном ядре, землетрясениях и прочем. И это были мысли - по аналогии. По аналогии с учеными установками, мной, понятно, примитивно усвоенными.