Как и в прошлые случаи декламатор отчего-то не посчитал нужным произнести вторую и конечную строки четверостишия. А четверостишие было такое: «Была бы баба ранена, зря выло сто свистков ревмя, - но шел мужик с бараниной и дал понять ей вовремя». А иначе бы поездом бабу разрезало по пояс. А мужик был «средняк». Середняк, по-видимому.

– Коля! Прекрати! - возмутилась Людмила Васильевна. - Опять ты со своей бараниной! Терпение лопнет!

– Терпение у всех лопнет! У милостивого народа лопнет! Вилами по виллам! Придет мужик с бараниной! Проявит себя и третья сила! Проявит и укажет: «Каждый знай свой шесток! И он не на берегах Сардинии!». А баба-то уже ранена!…

– Коля, если не прекратишь дискуссию, - заявила кассирша, - третья сила тебя отсюда выведет.

И Коля притих.

– Какая такая третья сила? - спросил я. И скорее всего себя спросил, а не кого-либо еще.

– Не берите в голову, - сказал Арсений Линикк. И распорядился: - Сонечка, нам еще по кружке и по бутерброду.

Но не брать третью силу в голову я не смог. Какая такая третья сила, по мнению притихшего Коли, возьмет и проявит себя? Не бочка же «Бакинского керосинового товарищества»? Мысль о бочке была, естественно, глупейшей. Но если брать высокие категории, то для меня в бытии существовали две силы. Добро и зло. А третья сила - что это? В чем она? Или в ком? Не в здешних ли ярусах пребывает она, копится, мается или мерзнет в томлении, в необходимости проявить себя? Или это просто Сила? Не первая, не вторая, не третья. А Сила. Просто Сила. Неведомая нам. Неведомая мне. «Вы об этом узнаете позже», - сейчас же прозвучало во мне. И я успокоился.

Столик с Фридрихом вскоре оказался рядом с нашим. Прорицатель прихода третьей силы спал, уложив голову по соседству с пустым стаканом, похрапывал. Фридрих пожал мне руку и попытался всучить журнал «Ваша крепость» с сиреневыми закладками, порыв его я не уважил, спросил:

– А что это за рисунки на салфетках?

– Побережий там нет, - сказал Фридрих. - Остались от дамы, сидела до меня…

Я рассмотрел рисунки. Барышня Летунова изобразила на бумажках шляпки, с полями и без полей, с лентами и с цветами. Два ее наброска были перечеркнуты. На одной из салфеток, видимо, рука любезного кавалера вывела одобрительное: «Шляпница!!! Прелесть!»

Времени на просмотр фасонов модистки хватило на то, чтобы столик с Фридрихом Малоротовым исчез. А с ним уехали и средиземноморские соблазны.

И сейчас же возникли в поле зрения, но не за столиками, а в проходе между ними два возбужденных персонажа. Дама и не раз виденный мною рядом с Андрюшей Соломатиным пройдоха. Мне даже показалось, что я ощутил особенности их появления в Щели. Дама словно бы вывинтилась из подземных помещений или ярусов Щели, вертлявый же пройдоха, напротив, будто бы свалился с Луны. Или с какого-то предмета, по нечаянности зависшего над Землей. Вид он имел человека очумевшего. А возможно, разыгрывал из себя клоуна, по роли - залетевшего в Щель с небес. Голову его заострял колпак звездочета, ноги же были одеты в известные мне шутовские туфли-пигаши. К пигашам совершенно не подходили брюки галифе, к тем были бы хороши сапоги, а так костлявые ноги лицедея у щиколоток оставались неприятно открытыми. В одежде возникшей из подполий дамы изъянов не было, оделась она будто для похода в гости или в театр. А я вспомнил: даму эту, как и барышню Летунову, я наблюдал в Консерватории на концерте Щедрина, и спутником ее был не кто иной, как Сергей Максимович Прокопьев, в тот вечер мрачный и напряженный.

Видно было, что и пройдоха в пигашах, и спутница Прокопьева появились в Щели, хоть и одновременно, но сами по себе, по отдельности, без сговора и назначения свиданий. Но оглядевшись, они бросились в одну сторону. К нам. Пройдоха к кассирше, а дама - к Арсению Линикку. Пройдоху интересовал Соломатин, даму же - пружинных дел мастер.

– Ой-ой-ой! - всплеснула руками Людмила Васильевна. - Арнольд! Откуда же я могу знать, где бродит этот твой Соломатин?

– Вам обо всем ведомо, Людмила Васильевна! Вы же не просто кассирша! - заявил пройдоха и будто бы ручку готов был целовать госпоже у кассового аппарата. - Богатырского вам здоровья, и чтобы расцветали все ваши яблони и груши! Только я не Арнольд. Мое имя Ардальон. Ардальон Полосухин. Впрочем, вы можете называть меня и Арнольдом. Или даже Альбертом. Имеете на это право.

И тут он повернулся ко мне и сказал:

– Кстати, профессор, я не только наверху был, но и внизу побегал и видел, как подполковник Игнатьев по известному в Камергерском делу ведет допрос красавицы Олёны Павлыш. И не допрос это вроде, а милая беседа…

Произнесено это Полосухиным было так, будто мы с ним были знакомы и не только знакомы, а имели доверительные отношения, и мне сейчас чрезвычайно важно было узнать о том, какие сведения раздобывал подполковник у несчастной девицы.

– Вряд ли он что-либо выведает у нее про Альбетова, - сказал Полосухин, но уже - в воздух, обо мне он моментально забыл и продолжил разговор с кассиршей.

А ввинтившаяся в Щель дама в красной каскетке-бейсболке, несмотря на зимнюю пору, яркая, но отчасти вульгарная (по моим старомодным понятиям) теребила вопросами Линикка и была недовольна тем, что он ее не узнает.

– Ну как же вы меня не узнаете? Я - Нина. Вы ведь тот самый Гном Центрального Телеграфа, который сидел тогда с Прокопьевым, - говорила дама.

– Это вы меня так назвали, - произнес Линикк, на настырную даму не глядя.

– Я - Нина! Уместнова. У меня тогда были плохие волосы, мне позвонили, я заревела, а Сергей Максимович предложил мне помощь.

– Я не помню, - сказал Линикк.

– И позже вы со мной разговаривали…

– Я не помню. Но теперь-то вам от меня что надо?

– Где сейчас Сергей Максимович Прокопьев?

– Вот тебе раз! - взглянул на Нину Линикк. - А я-то здесь при чем?

– Но как же ни при чем, если вы Гном Телеграфа?

– Оставьте все ваши наглости и фантазии при себе, - сказал Линикк. - Но, возможно, Прокопьев находится сейчас в поисковой экспедиции с мандатом эксперта Государственной комиссии.

– Любой мандат можно купить в подземном переходе! - вскричала Нина Уместнова.

– У Прокопьева в мандате подпись президента, - сказал Линикк.

– Уж подпись-то президента можно купить не только в подземном переходе! - подскочил к нашему столику Ардальон Полосухин. - И вы это знаете, профессор.

– Пошли вон! - не выдержал я. - Я для вас никакой не профессор!

– Ах-ах-ах! Батюшки! - принялся натирать пол пигашами пройдоха Полосухин. - Какие вы нежные и брезгливые! А нам, видите ли, с Ниночкой сообщают, что и Соломатин, и Прокопьев вне сфер нашей с Ниночкой досягаемости. А они нам немедленно потребны!

– Я вам не Ниночка! - возмутилась дама Уместнова. - И мне в каком-то Соломатине потребности нет!

– Была бы баба ранена, - шепотом произнес свирепый мужчина, восставший из сна, и обнял с нежностью плечи дамы Уместновой. - Вы успокойтесь. Сейчас придет мужик с бараниной. И все будет в наилучшем виде.

– Оставьте меня! - вскричала Уместнова. - Я не люблю баранину. Я сейчас вызову милицию!

– Ниночка! А как же шашлык? - спросил буревестник третьей силы.

– Да жрет она шашлык! Еще как! Особенно на халяву! - заявил Полосухин. - А милиция сюда не придет. Подполковник Игнатьев разговаривает с Олёной Павлыш в другом ярусе.

– На вас ее кровь!

– Истеричка! - подскочил Полосухин и левым пигашом сбил бейсболку Уместновой.

И сейчас же в тихонравной Щели начались вращения. Мне показалось, что я нахожусь внутри татлинской башни. Или даже на ребрах ее спирали. Возможно, Щель со всеми своими ярусами, нижними и верхними, и походила на Татлинское сооружение, но вряд ли оно имело привычки устраивать дебоши со вращением и уж тем более взвинчиваться в поднебесья. И прежде столики вблизи кассового аппарата будто бы совершали перемещения, но эти перемещения были как бы невидимо-деликатные и не создавали беспокойств и неприятностей посетителям Щели. Теперь же не только беспокойства с неудобствами возникли здесь, но и ощутимые страхи. «А не бочка ли эта керосиновая вертит нами?» - воскликнул книжный челнок Фридрих Малоротов. И многие, я в их числе, вспомнили о бочке. Естественно, вспомнили и о доме номер три, так и не вернувшемся из отсутствия. Пожалуй, лишь Арсений Линикк и кассирша Людмила Васильевна выглядели спокойными, и кассовый аппарат был расположен работать в настоящем режиме цен. Впрочем, и Людмилу Васильевну летавший над нею левый пигаш Ардальона Полосухина начал раздражать.